Агентство Пинкертона [Сборник] - Страница 49

«Он все-таки очень стар», — подумал вдруг Крейн, разглядывая толстые усы и морщины управляющего Денверской областной конторой.

— … замечательный документ, добытый моим учеником Кэри и доставленный вами…

— Похищен, сэр?!

— Нет, он не похищен и никогда не будет похищен, потому что он в высшей степени бесполезен.

— О?!

— Да. Я получил показание Адамса 21 августа. 20 августа стряпчий Ричардсон получил его противопоказание. Эту бумажку, в которой меня выставляют клеветником, Адамс, по-видимому, успел передать жене на последнем свидании. Инспектор Гудинг — осел! Он не переставал уверять меня в том, что Адамсы, муж и жена, вполне безобидные животные. Теперь Ричардсон достает для Адамса приказ Habeas Corpus. Крейн, вы уяснили себе значение того, что произошло?

— Я полагаю, сэр, это будет использовано?

— Это несомненно будет использовано. Бумажку, изображающую меня клеветником и фальсификатором, опубликуют в «Голосе рудокопа». Это скандал! Но то, что накануне процесса мы остаемся без свидетеля обвинения, без драгоценного второго свидетеля, — это уже катастрофа!..

(Пауза).

— Крейн, в короткий сравнительно срок вы оказали агентству значительные услуги. Вы провели операцию со стачечными пособиями; вы предотвратили попытку стряпчего Ричардсона изъять обвиняемых из рук правосудия; вы помешали незаконному возвращению высланных рудокопов… Короче говоря, вы заслуживаете того, чтобы агентство занялось вопросом о вашем будущем, Крейн.

«Ах, опять будущее…» — подумал Крейн холодно.

Мак-Парланд потянул к себе через стол серую папку с большим черным «43» на обложке.

— Ваши отчеты… В первом из ваших отчетов описан вечер в доме забойщика Гарпера. Хейвуд говорил в этот вечер о Кэр д'Алене и Франке Стейненберге, бывшем губернаторе И даго.

— Да, сэр, — сказал Крейн, и у него похолодело под ногтями.

— Такой метод работы покойный принципал называл «вышиванием по канве». На вашей канве удобно улягутся замыслы будущего убийцы.

Крейн сидел у стола. На сукне широкая красноватая рука Мак-Парланда играла темными тесемками папки. Потом доска опустилась и поплыла по наклону на Крейна; мучительная тошнота заливала горло и грудь.

— Да, я намерен вам предложить громкую роль свидетеля обвинения. Через неделю на страницах любой газеты нашей страны вы сможете прочитать свое имя.

— Но…

— Вы хотите сказать, что это положит конец вашей деятельности тайного агента. Да, конечно, рядового агента…

Мак-Парланд улыбнулся почти нежно.

— Тридцать два года тому назад Джемс Мак-Кенна тоже стал свидетелем обвинения. Как видите, это не испортило будущности Мак-Парланда.

Мак-Парланд договаривал эти слова, а Крейн уже знал, что у него будущего не будет. Что уже в камере Хейвуда, на городской площади Виктора, в типографии «Рекорда» он навсегда отказался от будущего, назначенного ценой за гибель врагов национальной промышленности и личной удачи. Настоящее предложило в кратчайший срок усталому человеку — развязку. Тошнота отошла от сердца. Наступала внезапная, жестокая легкость освобождения и конца.

— Сэр, — сказал Крейн и ясными глазами посмотрел в глаза Мак-Парланду, — мой ответ, разумеется, предрешен присущим нашей организации духом повиновения и порядка.

* * *

Президент Рузвельт, столь демократичный, что, отправляясь путешествовать, он прежде всего пожимал испачканную углем и маслом руку машиниста; столь свободомыслящий, что однажды он, к ужасу обеих партий, пригласил на обед негритянского педагога Букера Т. Вашингтона, — Теодор Рузвельт громко назвал нежелательными гражданами арестованных лидеров Западной федерации рудокопов. «Нежелательные граждане» — это имело успех! Разнося по стране крылатое слово президента, консервативные, умеренно-консервативные, умеренно-либеральные и либеральные газеты сочувственно шелестели.

«Я хочу напомнить президенту, — писал из тюрьмы рудокоп Вильям Хейвуд, — что по законам страны мы невинны, пока не доказана наша вина; что человек в положении м-ра Рузвельта меньше чем кто-либо другой должен предвосхищать исход этого процесса».

— …Товарищи, демонстрации протеста охватили страну. В Бостоне, в Чикаго, в Нью-Йорке по улицам движутся сотни тысяч рабочих, уверенных в том, что они знают, за что брошены в тюрьму Хейвуд и Мойер.

………………………..

— Товарищи, приближаются перевыборы… Кандидатом на пост губернатора социалистическая партия Колорадо выдвигает Вильяма Хейвуда!..

— Правильно! Правильно! Ура-а-а-а!

………………………..

— Товарищи и братья, рабочие города Виктора, в деле создания «Фонда защиты представителей труда» Запад не от стает от Востока. Местный союз в Бельвиле послал пять тысяч долларов; Теллюрайдская федерация рудокопов предложила продать свою больницу. Сильвертаун послал пять тысяч долларов и обещание выручить еще тринадцать тысяч от продажи союзного помещения. Гольдфильд послал шесть тысяч долларов… Виктор… Виктор, сделает все, что сможет, для…

— Для Большого Билля — еще бы!

— Я кончил. Я спешу на денверский поезд. Если здесь есть кто-нибудь из членов исполнительного бюро, кто-нибудь, избежавший тюрьмы, высылки или смерти, — пусть он выйдет сюда. Он расскажет вам…

— Правильно! Кто там, ребята? Ну-ка!

— Крейн! Крейн! Пропустите его! Слушайте, слушайте Крейна! Крейна! Крейна!

Спины и плечи, сжимавшие Крейна, раздвинулись. В свободном пространстве вокруг Крейна двигались руки. Жесткие руки осторожно толкали, поднимали, несли его на трибуну Джефферсон-сквера. У перил Крейн снял шляпу. Низкое солнце ударило в глаза, и под веками сразу остановились зеленые и розовые пятна. Крейн опустил глаза в толпу у себя под ногами. Впервые он видел человеческую толпу в том единственном ракурсе, в котором она предстает актерам, ораторам и умирающим на эшафоте. Он видел поднятые к себе лица и руки; в первых рядах он видел куртки и пиджаки, расстегнутые над цветными рубашками. Ему казалось — он видит, что синие, серые, клетчатые рубашки дышат глубоко и неровно.