— Ах, вот что!.. Почему он все время готовился к встрече с Джимом, непременно с Джимом? Какое затмение! Почему он не предвидел возможности…
Киннер мягко втолкнул Крейна в камеру.
— Я за вами приду.
Табурет, треща, описал полукруг, и Хейвуд теперь прямо сидел перед Крейном. На низком табурете тяжело осело туловище Большого Билля. Пожелтевшее лицо было мрачно. В холодной с мокрыми стенами камере Хейвуд широко расстегнул на груди рубашку, облегчая дыхание. Он тускло смотрел на вошедшего; потом лицо вдруг напряглось, передернулось быстрым током воспоминания, помолодело. Хейвуд встал, уронив табурет.
— Крейн… Славно! А я думал — опять какой-нибудь шпик, подлец… надоели… хотел придушить на месте.
Хейвуд замолчал вопросительно
— Киннер, — сказал Крейн.
— А, он сговорчивый малый. Расскажи об всем. О'Нейл упорствует?.. А «Портланд»?.. Углекопы?.. Стачечный комитет?.. Я ничего не знаю.
— Вы не знаете, что…
— Ничего… Говори же.
— Стачка сломлена, — сказал Крейн и увидел, как Хейвуд большими жесткими пальцами взялся за углы расстегнутого воротника. Рубашка с тихим треском рвалась, обнажая грудь.
— Сломлена… кем?
— Ужасное стечение обстоятельств: ваш арест; АФТ; федеральные войска и — конец всему — на станции Индепенденс бомба, брошенная в несоюзных рабочих. «Портланд» закрыли. Тысяча шестьсот человек арестовано, двести пятьдесят выслано, сорока двум предъявлены обвинения.
Крейну казалось теперь, что он — человек, толкающий камень в гору. Тяжесть, предназначенная для Хейвуда, скатывалась обратно и жестоко ложилась на грудь.
— Кто бросил бомбу?
— Следственные власти признали, что «члены и должностные лица Западной федерации рудокопов несут ответственность за взрыв на станции Индепенденс».
— Франк Стейненберг… несоюзные рабочие… Какая игра! Стачка продана, Крейн, и задушена кровью.
— Ваш процесс… — начал Крейн.
— Мой процесс, — Хейвуд быстро поднял голову, — мой процесс хорош тем, что он освежит ребят. Напоминание и предупреждение — вот что такое мой процесс. Передай всем, что «Дело Билля Хейвуда» надо сделать как следует. Передай еще, что я хотел бы вернуться, — со мной у вас больше толку. Но только я не вернусь: в мою виселицу вложены деньги Реджа и энергия Мак-Парланда. Меня повесят, мальчуган. И потому я хочу сделать свое завещание.
Хейвуд близко придвинулся к Крейну.
— Стачка продана… Я узнаю работу. Найдите — и уничтожьте… Жизнь все-таки — большое удовольствие, Крейн, и пинкертоновцы его не заслуживают.
У самых глаз Крейна стояло лицо с замкнувшимся веком, чрезмерно большое и грозное. В глазах и в мозгу Крейна неслись какие-то быстрые волны и круги. Невозможное желание поднималось к горлу, готовое проступить словами, смысл которых был еще неизвестен. Крейн не слышал, как дверь отворялась, осторожно звеня железом, но, когда Кин-нер взял его за плечо, он очнулся — в поту, с расслабленными коленями. Он только что понял, что хотел сказать
Хейвуду — все. Что стоило Киннеру запоздать на мгновенье…
«Я, должно быть, сойду с ума», — подумал Крейн.
В последний раз Хейвуд сжал его руку.
— Я тебя назначаю душеприказчиком.
В меблированных номерах Мэг Киннер Крейна ожидала записка.
«Я не могу вас ждать. Я отказалась от мысли добиться свидания. У меня в руках документ, который немедленно нужно отвезти Ричардсону.
Молли».
Старуха Киннер просунула голову в дверь.
— Она уехала час тому назад, мистер.
— А Анна Адамс?
— Анна Адамс тоже уехала. Она уехала, мистер, но сперва она попрощалась с мужем.
Старуха захлопнула дверь.
Важное поручение. — На трибуне. — «Мы постараемся вас развлечь». — Стенографистка.
Агент № 43. Отчет.
г. Виктор, штат Колорадо, 24 августа 1905 г.
Дорогой сэр,
Смит сказал мне вчера, что в чикагский «Фонд защиты представителей труда» поступило уже двести тысяч долларов. «Голос рудокопа» пишет в последнем номере: «Если бы для нашей цели понадобился миллион, — мы собрали бы миллион, не задумываясь». Из- адвокатов по-прежнему называют Дарроу и Ричардсона. К началу процесса в Боиз следует ожидать большого наплыва разных лиц, и в том числе членов союза, высланных за пределы Колорадо.
В Викторе — ничего достопримечательного, если не считать, досадного происшествия с Д. К. Сайласом, агентом 5. Частыми посещениями телефонной станции (что, между прочим, противно инструкции) он возбудил подозрительность рабочих. Им удалось установить, что его соединяют с Гавкинсом, директором завода «Стандарт». К счастью, никому, не пришла в голову мысль о нашем агентстве; его просто сочли наемником администрации и приказали убраться как можно дальше. Я приехал как раз из Идаго и на вокзале встретил толпу, провожавшую Сайласа к поезду. Сначала они хотели обойтись без шума, но не выдержали и немного избили его после первого звонка. Чтобы не подать повода к подозрениям, я, со своей стороны, был вынужден, сэр, ударить его раза два или три довольно сильно. Рабочие полагают теперь, что они восторжествовали над администрацией.
С совершенным почтением № 43.
— Крейн, — сказал Мак-Парланд, — я опять вызвал вас в Денвер, потому что случилось несчастье. Я не говорю уже о неудачах и неприятностях вроде смерти моего стенографа или неприличной истории с Сайласом (его пришлось спешно отправить в Чикаго), но сверх того случилось несчастье…