— Да, конечно, — Крейн говорил почти что рассеянно, — я свидетель обвинения… Он вытащил из разорванного жилета пачку бумаг, — я обвиняю Сыскное агентство Пинкертона…
Кажется, по залу прошел стон, и кто-то истерически вскрикнул; Мак-Парланд, кажется, приподнялся с места и снова сел, не выговорив ни звука. Во всяком случае, все это не касалось Крейна. Он не смотрел в зал, где лица и выражения лиц отвлекали его от дела. Он все время боялся упасть и руками, дрожащими от боли в суставах, расправлял на столе бумаги.
— Ваша честь, я № 43, агент Пинкертона и доверенное лицо управляющего Денверской областной конторы.
— Крейн… — Джим Хорти закрыл руками лицо, — Крейн… ужасно!..
— Да, — сказал Хейвуд Джиму, — ужасно, и привыкнуть к этому нельзя. Знаешь, очень возможно, что им придется нас оправдать.
Чтобы не смотреть в зал, Крейн смотрел в худое, серое лицо судьи Вудса с быстро мигающими глазами.
— Я плохо чувствую себя, ваша честь. Нет, я не хочу воды, но я буду краток… О, только несколько документов, которые ваша честь приобщит к делу, подвергнув предварительно экспертизе…
Сенатор вскочил.
— Экспертиза!.. Издевательство над судом — говорить об экспертизе и о приобщении к делу после того, как закончились прения сторон!
Дарроу встал вслед за сенатором.
— Пятнадцать минут тому назад сенатор Бэр потребовал допроса свидетеля обвинения, несмотря на то, что закончились прения сторон. И защита не возражала, ваша честь, потому что этот человек действительно опоздал не по своей вине…
В гудящем и рвущемся зале судья Вудс видел лица плавильщиков и рудокопов. Ему казалось — он видит, как у рабочих руки сжимаются в кулаки.
Судья Вудс негромко сказал:
— Продолжайте, свидетель, и по возможности кратко.
— Исключительно документы, ваша честь. Моя карточка за № 43 с изображением всевидящего ока — мне она не понадобится больше. Черновики отчетов. Инструкции, которые я получал от агентства. Это даст возможность установить, какие именно операции поручались мне в этом округе. Например, операция со стачечными пособиями, ваша честь, которая состояла в том, что…
— Свидетель, — перебил судья Вудс, — суд хочет знать, какое отношение вы имеете к делу об убийстве губернатора Стейненберга?
— Ближайшее, ваша честь: я лжесвидетель по этому делу. На страницах этого блокнота, — он содержит стенограммы писем Джемса Мак-Парланда к главноуправляющему Бангсу, — вы найдете все, что касается задач, возложенных на Гарри Орчарда и на меня. Экспертиза подтвердит подлинность стенограмм… и пометок, сделанных рукой Мак-Парланда. Потому что Мак-Парланд имел неосторожность делать пометки.
В проходе между рядами О’Нейл, белый от злобы, стиснул похолодевшую руку Кэри.
— Как можно скорее, уберите старого сумасшедшего.
— Я не понимаю вас, сэр.
— Если вы не понимаете меня, проклятый вы богом шпион, я постараюсь выразиться яснее: уберите как можно скорее Мак-Парланда, потому что он сгнил давно и рассыпался при первом толчке. Посмотрите, он весь трясется.
Судья Вудс, наклонившись над гремящим и рвущимся залом, отчаянным звонком объявлял перерыв.
Агент № 12. Отчет
Г. Бонз, штат Идаго, 13 сентября 1905 г.
Дорогой сэр.
Защита ликует. Заседание суда будет продолжаться всю ночь. В городе никто не спит, и на всех углах происходят митинги. Рабочие до такой степени возбуждены, что в случае обвинительного приговора легко может вспыхнуть восстание. Старшина присяжных успел сказать одному лицу, что, при всем уважении к вечным моральным принципам, он не хотел бы видеть свою цветущую ферму обращенной через два или три дня в труду развалин и пепла.
Не считаю возможным скрыть, что дело, очевидно, проиграно, и что разразившийся скандал станет достоянием прессы. О’Нейл уже высказался в том смысле, что нам временно придется свернуться, по крайней мере на Западе.
Мистер Мак-Парланд, кажется, не совсем здоров.
С совершенным почтением № 12.
Выражая мнение двенадцати земледельцев, дороживших своими цветущими фермами, старшина присяжных тусклым голосом произнес: «Не виновен». И еще одно: «Не виновен», освобождавшее от судебной ответственности Джима Хорти.
Крича и роняя стулья, друзья обвиняемых бежали к дверям. Враги обвиняемых сторонились, утирались и тоже бежали, уступая напору. У выхода толпа подняла на руки Хейвуда и торжественно понесла как знамя.
Крейн устало сидел на скамье свидетелей. И ночь с решающей схваткой сторон, с показаниями экспертов и последним словом подсудимых — бесконечно тянулась, растягивая усталость до предела человеческих сил. Люди бежали, крича и роняя стулья, но Крейн продолжал сидеть. Когда все стихло, он встал и бесцельно прошелся по опустевшему залу:
— Крейн!
Это был Мангон.
— Крейн, у нас сложные счеты. Это — потом. А пока — для вас будет лучше, если вы не попадетесь им в руки. Я хочу сказать — пинкертоновцам. Ясно?
Крейн кивнул.
— Ступайте туда, — Мангон рукой показал направление. — Я приготовлю машину. Ясно?
Крейн кивнул и пошел пустым вестибюлем. Навстречу шла Молли. Ее лицо было страшно измучено. Она шла, не глядя на Крейна, и прошла мимо, почти коснувшись его плечом.
«Как она может так… после всего» — со страхом подумал Крейн и обернулся.