Этот разговор был подслушан!
Злоумышленники, утверждаем мы, не подозревали о том, что их жертвой станет добавочный товаро-пассажирский поезд, не включенный даже в нормальное расписание дороги. Смертельный удар, утверждаем мы, был направлен в сторону специального поезда дирекции и двух его пассажиров. Мы спрашиваем, мы громко спрашиваем, — кто и для чего это сделал?
Если хочешь найти преступника, — гласит старая судебная поговорка, — найди того, кому было выгодно преступление.
Кому могла понадобиться гибель мистера Реджа — бескорыстного патриота, великого организатора национальной промышленности, примерного христианина, щедрого благотворителя?
— Никому, — скажут нам. — Таких людей нет и не может быть в нашей стране.
— Такие люди есть, — ответим мы нашим читателям. — Увы, — такие люди есть в нашей стране!
Тем, кто не желает трудиться, тем, кто не уважает чужой собственности, всем политическим демагогам и шарлатанам, всем подонкам и отбросам общества — вот кому нужна гибель мистера Реджа!
Мы знаем, что мистер Редж, положивший начало своему состоянию исключительно при помощи редкой энергии и строгой экономии, мистер Редж, образец истинно-американской воздержанности и трудолюбия, — был всегда непримиримым врагом лени, излишеств и политических авантюр.
Мы помним, что во время кровавой железнодорожной стачки 1894 года мистер Редж в первых рядах Ассоциации главноуправляющих железных дорог твердо стал на защиту собственности и порядка.
Замечательно, что те самые люди, которых одиннадцать лет тому назад преступная агитация среди невежественных пульмановских рабочих привела под суд и в тюрьму, — в настоящий момент украшают своим присутствием так называемый “Конгресс индустриалистов”.
Юджин В. Дебс, Вильям Д. Хейвуд, Дж. Ховард, Чарльз Кларк, Д. Келихер — вот имена людей, которым есть за что сводить счеты с мистером Реджем!
Мы неоднократно пытались обратить внимание общества и правительства на то, что в недрах Чикаго открылся ужасный очаг политической заразы и непоправимого профессионального разложения. Мы предостерегали… к несчастью, события этой ночи оправдывают наихудшие из наших опасений.
Вместе со всеми благомыслящими людьми мы надеемся, что судебные власти проявят энергию и непреклонность, достойные высокой миссии, которая им предстоит.
Наконец, при всем нашем уважении к мистеру Гульду и мистеру Киттингу, мы считаем долгом заметить, что некоторая доля ответственности за катастрофу падает на администрацию, не сумевшую наладить охрану железнодорожного полотна. Мы не удивимся, если сегодняшняя биржа отзовется резким падением акций Компании Чикаго — Барлингтон — Квинси; если общественное мнение Чикаго громко выскажется в пользу перехода дороги в другие, более умелые руки.
Нас осеняет мысль, которую мы едва решаемся высказать… Если бы мистер Редж согласился присоединить ко всем обременяющим его трудам и заботам еще бремя реорганизации этого важного, но запущенного товарного пути, — это была бы новая услуга в ряду неоценимых услуг, оказанных им американскому обществу».
— Я не могу читать этого без волнения, — сказал Сайлас, — и подумать только: эти строки никогда не увидят света!
— Хотел бы я знать, — сказал Дженингс грубо, — какого чорта вы суетесь с вашим проклятым красноречием, не узнав даже толком, произойдет ли ваше крушение? Разве так поступают деловые люди?
— Ах, Дженингс, ведь у Орчарда золотые руки. Все, все было рассчитано… Не крушение, Дженингс, а бонбоньерка!.. Кто мог предвидеть…
Сайлас с внезапным бешенством сжал кулаки.
— А если это даже был риск… А? — Риск?.. — Так ведь стоило того, Дженингс. Подумайте: дожидаться событий; специальный выпуск; двенадцать часов пополудни… Не то, не то… А тут свеженькое, к открытию биржи. Разница в четыре часа. О, выиграть на бирже четыре часа… Кто мог предвидеть…
Сайлас почти что всхлипнул.
— Ладно, — сказал Дженингс, — прощайте, и если вы вздумаете отлынивать от расчета…
— Полноте, Дженингс, кому придет в голову обсчитать одного из пятнадцати редакторов «Трибуны Чикаго»? Я был бы доверчивее, старина, если бы имел столько способов отразить существование моим ближним.
В то самое время, когда разговор Даниэля Сайласа с редактором Дженингсон подходил к концу, Крейн очнулся на чужой неудобной кровати.
Руки и ноги ослабели; голова была крепко пригвождена к подушке.
— Где я? — спросил Крейн в пространство, почти не питая надежды получить ответ, но пространство ответило:
— В доме начальника станции Аврора.
— Почему? — спросил Крейн, входя во вкус этого разговора.
— Потому что четыре часа тому назад вам раскроили голову палкой.
И внезапно над самым своим лицом Крейн увидел опрокинутое вниз лицо мистера Бангса.
— Сэр, я помню смутно, но мне кажется — я исполнил мой долго до конца.
Крейн не мог видеть выражения глаз мистера Бангса, но верхняя губа главноуправляющего злобно приподнялась к носу. Он схватил Крейна за воротник рубашки.
— А, так вы все еще не понимаете, несчастный, вы все еще…
Мистер Бангс дергал и мял воротник. Крейн понимал сейчас меньше, чем когда бы то ни было. Он чувствовал ужас и сильное головокружение.
— Вы испортили дело на полном ходу. Вы… ваше счастье, что вам не удалось довести до конца ваши дурацкие замыслы…