— Кто это? — вдруг спросил Крейн.
— Это Мак-Парланд. Вы ничего не слыхали о Мак-Парланде?
— Нет.
— Ни о деле «Молли Магьюр»?
— Нет, ничего.
— А!.. Мак-Парланд был любимым учеником Ната Пинкертона.
— А Молли Магьюр?
— А «Молли»… это было тайное общество.
Даниэль Сайлас взглянул на часы и покачал головой.
— Эта поразительная история, мистер Крейн, совершенно неверно изложена английским писателем Конан-Дойл ем в романе «Долина страха». Книга имеется в нашей библиотеке. Мак-Парланд выведен там под именем Мака-Мурдо.
Сайлас опять покачал головой.
— Мне кажется, коллега, вы можете считать законченным ваш первый служебный день.
На стене перед Крейном неподвижно висели большие бритые щеки, тупой энергичный нос и необыкновенные усы любимого ученика Ната Пинкертона.
— Мистер Мак-Парланд еще жив?
— Разумеется, — кивнул Сайлас. — Он не только жив; он очень и очень значительное лицо в нашем агентстве.
Сайлас еще раз кивнул и скрылся за боковой колонной. Крейн раскрыл справочник; № 22 — портрет Мак-Дар-ланда. Справка оказалась краткой:
«Мак-Дарланд Джемс. Родился в 1847 году. В 1872 году вступил в “Национальное сыскное агентство Пинкертона”. В 1873 году был командирован принципалом в Пенсильванию, терроризованную преступной шайкой, известной под именем “Молли Магьюр”. В 1876 году блистательно закончил разоблачение шайки, над которым работал в течение трех лет, ежеминутно подвергаясь смертельной опасности… Дело “Молли” широко обсуждалось прессой и стяжало громкую известность как агентству, так и мистеру Мак-Дарланду. В настоящее время занимает должность заведующего областной конторой агентства в городе Денвере штата Колорадо».
На этой справке, к сожалению, столь бедной подробностями, закончился первый служебный день Крейна, целиком посвященный приобщению к рыцарскому духу организации.
«Декларация индустриалистов». — Разговор с ближайшим начальником — Поручение.
«Рабочий класс и класс эксплуататоров ничего общего между собой не имеют. Ни о каком мире не может быть речи, пока голод и нищета являются уделом миллионов, а кучка, составляющая класс эксплуататоров, пользуется всеми благами жизни».
«Декларация индустриалистов», принятая Первым конгрессом индустриальных союзов, была напечатана в «Голосе рудокопа» — органе Западной федерации рудокопов. Рудокопы и металлисты, железнодорожники и текстильщики, волнуясь и сжимая кулаки, читали эту газету.
Как ни странно, но ее читал также и мистер Джиль. Мистер Джиль, помощник главноуправляющего Чикагской областной конторой, в своем маленьком кабинете, соединенном специальным телефоном с кабинетом мистера Бангса, в девятом часу утра (рабочий день мистера Джиля начинался ровно в восемь) читал «Голос рудокопа». Консервативно-республиканская «Трибуна Чикаго», умеренно-республиканские «Рекорд-Герольд» и «Дейли ньюс», даже радикально-республиканский «За океаном» — любое из этих изданий больше подошло бы к служебному положению, к возрасту, наконец, к комплекции Мистера Джиля. Но он читал не «Трибуну», не «Герольда», не «За океаном», — он читал «Голос рудокопа» и, по-видимому, очень внимательно. По крайней мере, после первого абзаца мистер Джиль вздохнул и своим толстым красным карандашом подчеркнул слова: «Ни о каком мире не может быть речи».
«Подготовка квалифицированного рабочего упраздняется механическим прогрессом усовершенствованных машин; вот почему современный капиталист пользуется рабочим лишь до тех пор, пока его мышцы и нервы не износились. Рабочий подвергается более тщательному физическому и умственному испытанию, чем это было во времена рабства, когда невольников продавали с аукциона. Как только рабочий перестает производить максимум прибыли, его выбрасывают за борт подобно устаревшей машине. Линия жизни начерчена, предельный возраст установлен; перешагнуть эту границу обозначает — в этом мире монополий — присуждение к индустриальной смерти.
Текстильщики Лоуэлля, Филадельфии и Фол-Ривера; мясники Чикаго, ослабленные разлагающим влиянием цеховой раздробленности; портные Санта-Фе, не поддержанные своими товарищами; многострадальные рудокопы Колорадо — все это свидетельствует о беспомощности и бессилии труда, организованного на ложных началах.
Американская федерация труда, лучший цветок цехового юнионизма, не является ни американской, ни федерацией вообще, ни федерацией труда в частности. Она приспособлена лишь к условиям, существовавшим в Америке шестьдесят лет назад. Она разделена на сто шестнадцать отдельных секций. Она пренебрегает рабочими цветных рас и отделяет “аристократов труда” от неквалифицированного пролетариата. Ее члены вступают в милицию, чтобы стрелять в других организованных рабочих во время стачки. Ее лжевожди сотрудничают с предпринимателями в Национальной федерации граждан, где изыскиваются средства увековечить капитализм.
Эта устарелая и гнилая система не обещает никаких улучшений. Ни один луч не светит сквозь тучи отчаяния, надвигающегося на трудовой мир».
Мистер Джиль шумно вздохнул.
«Историческое призвание пролетариата — уничтожить капитализм.
Подлинное рабочее движение должно быть основано на идее неизбежного и смертельного столкновения между классом собственников и рабочим классом. Подлинное рабочее движение должно принять форму единого большого индустриального союза, охватывающего все производства и предоставляющего местную автономию отдельным профессиям.